"Ярославская неделя" 22 февраля 2002
Игорь Порошин, С.Ковалёва

На XIX зимних Олимпийских играх в Солт-Лейк-Сити завершилась дуэль двух великих фигуристов. У Ягудина золото, Плющенко - серебряный призер Олимпиады.

Евгения Плющенко провозглашают самым одаренным фигуристом за всю историю этого вида спорта.

Настоящая слава пришла к Евгению Плющенко только спустя два дня после того, как он был провозглашен сильнейшим фигуристом мира в канадском Ванкувере. Завоевать золотую медаль и завоевать публику - это не одно и то же. Плющенко мало было выиграть, надо было что-то придумать, чтобы заставить Америку изменить своим привязанностям. Совратить ее, почти в буквальном смысле. Хореограф Давид Авдыш придумал, как это сделать, а Алексей Мишин, тренер Плющенко, страстно ухватился за эту идею. Речь шла о костюме, который бы имитировал его отсутствие.

Поэтому, когда Евгений во время показательного номера на чемпионате мира скинул красную куртку из искусственной кожи, а затем на ходу расстегнул две кнопки, за счет которых на ногах держались брюки, зрители в первый момент решили, что Плющенко остался на льду только в коньках и золотых плавках. По крайней мере, те из них, что сидели на втором ярусе гигантской General Motors Arena. Потребовалось некоторое зрительное усилие, чтобы убедиться в поддельности наготы. Фигуристов с такими мускулами не бывает, да и с таким загаром, пожалуй, тоже. Подлинное тело нового чемпиона мира, тонкое, гибкое, бледное, было прикрыто поролоновыми буграми, вздувающимися по культуристским правилам. Грохотала Sex Bomb Тома Джонса.

Шутку оценили. Ближе к концу номера обстановка в зале напоминала стрип-клуб в женские дни - визг с хохотом. Плющенко перелез через борт и пошел качать бедрами перед носами зрительниц. Надо отдать должное чувству меры чемпиона мира. Он вовремя вернулся на лед. Еще минута - и к его золотым плавкам потянулись бы руки с канадскими долларами.

Показательные выступления завершали канадские любимцы, новоиспеченные чемпионы мира Джэми Сале и Дэвид Пеллетье. Однако после плющенковских плавок зрители не могли настроиться на лирический лад. Овация вышла натужной.

Толпа, поджидавшая Плющенко у выхода, встретила его визгом. Потом визжали, аплодировали и пыхали фотомыльницами в холле ванкуверской гостиницы Hayatt, где жили участники чемпионата мира. Я шел немного впереди героя и увидел, как с появлением Евгения все вдруг зашумело и задвигалось в одну сторону. Даже господин в казаках и шубе, которого можно было принять за чучело из этнографического музея, зашевелился в кресле и повернул свою медвежью голову.

Мы заранее договорились о встрече, поэтому я оказался рядом с Плющенко в тот момент, когда он переживал минуты наивысшей славы. Человек, находящийся в одном помещении с курильщиками, впитывает никотин. Точно так же и тому, кто находится рядом с героем в моменты его чествования, достается маленькая часть его славы. Находиться рядом с Плющенко было жарко. Слава, как я убедился, прежде всего тепловое явление. Я поинтересовался у Евгения, не кружится ли у него голова. "Немного", - ответил он.

Два дня назад Плющенко был провозглашен чемпионом мира, сегодня он заставил Америку изменить Алексею Ягудину. История Плющенко - это история его противоборства Ягудину.

Летом 1993 года в городе Волгограде закрыли единственный в городе каток с искусственным льдом. На нем занимался фигурным катанием одиннадцатилетний Женя Плющенко. Нужно было выбирать между Москвой и Петербургом.

Осенью 1993-го Женя Плющенко и Михаил Маковеев уехали в Петербург заниматься в группе знаменитого тренера Алексея Мишина. "Мы катались в "Юбилейном" с моим бывшим тренером. Мишин присматривался ко мне, брал к себе на тренировки, и потом я перешел к нему в группу". Это был решающий момент жизни Плющенко. Никакого оживления его появление в группе Мишина не вызвало. Очень послушный, способный и еще очень маленький - все, что можно было сказать тогда о Плющенко. Одиннадцать лет даже в фигурном катании возраст еще очень смутный. Даже великий оценщик талантов Мишин не вполне осознавал, какое сокровище ему досталось. Почти все внимание профессора забирал Алексей Урманов, которому через год предстояло стать олимпийским чемпионом Лиллехаммера. Фантастически быстро прогрессировал Ягудин. На момент приезда Плющенко Ягудину исполнилось тринадцать, и он готовился к первому выступлению на чемпионате мира среди юниоров, где возраст участников ограничивается восемнадцатью годами.

Плющенко и Ягудина никто не воспринимал как конкурентов. Скорее они состязались заодно. Ягудин как старший шел первым, а Плющенко - прилежным мальчиком незаметно за ним. Плющенко нисколько не смущало, что вся слава достается Ягудину. Он был счастлив хотя бы уже тем, что катается, что попал к Мишину, что к нему переехала из Волгограда мама.

Когда тринадцатилетнему Жене выдали полторы тысячи долларов за шестое место на юниорском чемпионате мира, он сделал для себя открытие: "Я понял, что могу зарабатывать фигурным катанием". В семье Плющенко никто сроду таких денег не видывал.

А чемпионом мира среди юниоров в тот год, когда Евгений заработал свой первый долларовый приз, стал Ягудин. На следующий год этот титул завоюет Плющенко. Ягудин же дебютирует на взрослом чемпионате мира и выиграет бронзу, став в семнадцать лет самым молодым в истории фигурного катания призером. Рекорд продержится год. На чемпионате мира в Миннеаполисе пятнадцатилетний Плющенко становится на третью ступень пьедестала. Чуть выше стоит Ягудин с золотой медалью. Они в последний раз искренне радовались друг за друга. Оставалось заключать пари, кто уйдет от Мишина первым. Кто первым приревнует.

Разумеется, это сделал Ягудин. "В последний период нашей совместной работы я ощущал недостаток внимания со стороны Мишина" - объяснения Ягудина того времени не кажутся убедительными. К знаменитой Татьяне Тарасовой не уходят от обиды. Тарасова больше чем тренер - она величайший продюсер в фигурном катании, человек с поистине спилберговским чувством конъюнктуры и макиавеллиевской способностью добиваться нужного результата. Они были очень заинтересованы друг в друге - самый успешный в мире русский тренер и самый молодой в истории чемпион мира среди мужчин. Не важно, кто первым предложил сотрудничество - Тарасова или Ягудин. Главное, что мир получил самую захватывающую схватку в телевизионную эпоху фигурного катания (а все, что было до изобретения телевизора, как известно, неправда), что бы там ни говорили по ту сторону океана про великое соперничество Брайана Бойтано и Брайана Орсера во второй половине 80-х. Состязание одного хорошего американского парня с другим хорошим канадским парнем вызывало скорее умиление - есть чувства посильней.

Главным коммерческим недостатком фигурного катания всегда был некий пробел грубой состязательности, так привлекающей болельщика хоккея или футбола (не важно в какой - европейской или американской - его ипостаси), здесь все слишком прилично гламурно, глянцево. Мир получил, наконец, долгожданную драку. Разумеется, в рамках приличий фигурного катания. Без крови и мата в микрофон.

На каждом большом турнире, где встречаются Ягудин и Плющенко, репортеры провоцируют их на то, чтобы говорить друг о друге. Парни держатся очень достойно, не поддаются. Скорее всего, они глубоко уважают друг друга. Думаю, они бы не прочь обняться по-товарищески после соревнований, как в старые добрые времена, но нельзя. Война. За спинами стоят полководцы, страстно, самозабвенно, высокохудожественно ненавидящие друг друга - возбужденный, ядовито-ироничный Мишин, продолжающий переживать уход Ягудина как измену, и величественная Тарасова в своей чурнобурке, заменяющей ей маршальскую шинель.

Поначалу решение Ягудина перейти в лагерь Тарасовой казалось абсолютно точным, выигрышным. Он переехал жить в Америку и за год пленил местных критиков умением говорить образно и нешаблонно. Причем на чужом языке. Первое в его карьере поражение от Плющенко на чемпионате России воспринималось как каприз гения. Последовавшие затем победы Ягудина на чемпионатах мира, Европы и в финале Гран-при были очень убедительны. Он был легок, силен и чертовски привлекателен, а его скандальное изгнание летом 1999 года из антрепризы Tour Collins (ледовое шоу, гастролирующее по Америке в мае - июне) только умножило число его поклонниц в Америке. Барышни любят хулиганов.Казалось, что мир вступает в долгую эпоху царствования Ягудина.

Однако за лето Мишин приготовил страшное оружие. Лучший в мире специалист по прыжковой технике поставил Плющенко каскад из трех прыжков - 4 тулупа, 3 тулупа и 2 ритбергера. Используя тот же военный лексикон, отметим: это если и не атомная бомба, то "катюша". Плющенко штамповал победы. Он выиграл первенство России за явным преимуществом, стал самым молодым в истории чемпионом Европы (в семнадцать лет и три месяца). На чемпионат мира в Ниццу Евгений ехал в ранге заведомого фаворита. Но в решающий момент, когда Ягудин страстно, но с большими помарками откатал свою "Тоску", смертельное оружие Плющенко дало осечку. Он не сделал свой знаменитый каскад. "Я был великолепно готов, может быть, так, как никогда, даже здесь, в Ванкувере. На тренировках я не сорвал ни одного прыжка. Я был уверен: сейчас уж точно возьму золото", - вспоминает Евгений день, который он считает самым неудачным в своей жизни. В итоге он остался в Ницце четвертым, а Ягудин выиграл свой третий титул, став самым титулованным русским фигуристом за сто пять лет проведения чемпионатов мира.

Это был тест на крепость характера Плющенко. Все чудесно срослось, все зажило, он сделался еще сильнее: "Я научился не думать о медалях, не смотреть за тем, как выступили соперники. Я как-то сразу повзрослел".

Уже первые турниры нового сезона не оставляли никаких сомнений в том, что же случилось в Ницце: это не Ягудин выиграл, а Плющенко проиграл. Евгений побеждал с каким-то сверхчеловеческим, пугающим даже -поскольку речь идет о восемнадцатилетнем юноше - спокойствием. Это спокойствие предписывалось самой ролью, придуманной для Плющенко. Его новая произвольная программа была отражением места Плющенко в фигурном катании. После первой, невиданно сложной части Евгений смахивал пепел с невидимой сигареты. Он и в самом деле был похож на героя, который действует и побеждает, не расставаясь с сигарой до титра The End. Ягудину оставалось только приписывать своим поражениям стратегический умысел: "К чемпионату мира в Ванкувере я должен выйти на пик формы".

В Ванкувере случилось самое страшное для Плющенко. У Ягудина заболела нога. Его неминуемое поражение, таким образом, обращалось в победу. В сюжете ягудинской произвольной программы на музыку к фильму "Гладиатор" сентиментальная американская публика переживала сюжет его жизни. А победа Плющенко, таким образом, обесценивалась травмой его соперника. Ягудин так и закончил свое выступление в Ванкувере, указав стоящему, только что не рыдающему залу на свою больную ногу.

Но хитрый Мишин словно все это предвидел и поэтому приготовил для Ванкувера бомбу - Sex Bomb. Он понял, что даже самой чистой, самой прекрасной победой не отвоюешь Америку у Ягудина, и попросил своего ученика в день показательных выступлений нацепить поролоновые мускулы и золотые плавки. В этих доспехах Плющенко вероломно вторгся на территорию Ягудина и триумфально покорил ее.

Я понимаю коллег, которым нога Ягудина интереснее золотой медали Плющенко. Вокруг ноги легко свивается сюжет, а это одно из условий профессии - рассказывать читателям увлекательные истории. Более того, Ягудин и Тарасова в каждом своем выступлении рассказывают по-голливудски захватывающую историю с героем - сильным и страстным. В плющенковском номере с золотыми плавками некоторые увидели злую пародию на Ягудина.

Искусство Плющенко абстрактно. А его путь к золотой медали пересказывается слишком простыми фразами. Если у Ягудина есть особый азарт создавать себе сложности (шумные гулянки, короткие романы со столь же шумными последствиями), то у Плющенко азарт обратный - преодолевать эти трудности. Ягудин -одинокий ковбой, Плющенко - кормилец семьи. Ему и его семье было очень трудно, когда он переехал в Петербург. Того, что отец зарабатывал на строительстве дач, не хватало, и мама на некоторое время даже пошла в дорожные рабочие, чтобы сын не голодал. Мальчику, два раза в день серьезно занимающемуся спортом, нужно хорошо питаться, есть фрукты круглый год. Сейчас он ездит на джипе "Тойота", не замечая рытвин на питерских улицах, носит слегка щегольские (и в этом "слегка" проявляется хорошее чувство стиля) дизайнерские вещи и может накормить компанию друзей в дорогом ресторане. Он не миллионер, но, несомненно, скоро им станет. Сегодня Плющенко зарабатывает больше всех в некоммерческом, спортивном фигурном катании. Одних призовых за прошлый сезон он собрал не меньше 200 тысяч долларов, есть еще многочисленные показательные выступления, где его появление перед публикой оценивается по высшему тарифу. Но до сих пор он не может поверить в перемену, с ним произошедшую, и с опаской оглядывается на тот период, когда он еще не знал, что фигурное катание может быть вполне прибыльной профессией. "Приходилось думать о том, как бы выжить" - все, что удалось из него вытянуть по поводу его первых лет в Петербурге. А на вопрос про самый счастливый день в его жизни он без раздумий отвечает: "Когда я купил квартиру в Старой Деревне (уютный, зеленый район Петербурга, престижный в позднесоветское время, но не сейчас. - И. П.)".

В его привязанности к семье нет показного сюсюканья. "Маму, папу, сестру и собаку" - его ответ на мой идиотский вопрос, кого бы он взял на необитаемый остров. А девушки, значит, остались бы на большой земле?

Во время чемпионата мира в Ванкувере я ловил себя на мысли, что Плющенко все чаще представляется мне каким-то прекрасным монстром. Машиной, пугающей своим совершенством. Но слава богу - ессе homo. Сразу после триумфального завоевания Америки мы двинулись в японский ресторан и на переходе нагнали неизвестную мне, но чрезвычайно симпатичную фигуристку, говорившую по-русски с прелестным акцентом. Плющенко подкрался к ней и поцеловал ее в затылок. Она гневно обернулась, но не стала притворяться рассерженной, очевидно рассудив, что на ее места хотела бы сейчас оказаться половина жительниц Ванкувера.

Поддерживать естественный ритм беседы с Евгением сложно, особенно поначалу. Его короткие ответы ставят в тупик. Это не косноязычие и не скованность, может быть, отчасти осторожность. Он как будто зачитывает вслух письмена, высеченные на скале грубой и сильной рукой: "Мама мне говорила: ты очень сильный, ты много можешь сделать в фигурном катании, ты сможешь выиграть любые соревнования, какие захочешь".

Как и всякий подлинный гений, Плющенко не умеет объяснить того, что он делает на льду, хотя одно его высказывание кажется чрезвычайно важным: "Я стремлюсь быть безупречным. На льду и в жизни. Не говорить лишних слов, не делать лишних движений. Я вообще не люблю суету, шум. Не люблю ресторанов, уютней ужинать дома, с родителями. Иногда, когда приезжаешь в Питер, думаешь: надо бы сходить на дискотеку. Но мама говорит: "Женя, у тебя скоро чемпионат мира". Я отвечаю: "Через неделю только". Она возражает: "Уже через неделю. Ты должен настраиваться". Я легко соглашаюсь с ней".

Массовая культура настаивает, что прилежание - это добродетель посредственности. Вот почему у Ягудина, даже несмотря на культуристский триумф Плющенко, по-прежнему больше болельщиков в мире. Но при этом важно, кто и как почитает двух самых популярных фигуристов мира. Америка первым признала Ягудина, а Япония - Плющенко. Америка любит Ягудина как парня с гитарой из девичьих снов. Япония почитает Плющенко почти как Бога. Как-то в Петербурге приземлился самолет, из него вышли сорок японок. Они пригласили Женю в ресторан, посадили его во главе стола, вручили ему подарки, поснимались с -ним вдоволь, за день обежали все музеи Питера и улетели обратно к себе в Японию.

Японки поклоняются Плющенко, как Моне Лизе или Гермесу Праксителя в Олимпии. Как чему-то недостижимому, непонятному, как все высшее. Плющенко - это и есть Гермес Праксителя. Не человек даже, а идея совершенного фигуриста. Он сам дух фигурного катания. И да пребудет он в вечном противоборстве с его душою - Алексеем Ягудиным.